До XVI века явления, связанные с воздействием на человеческое бессознательное, были спорадическими и не привлекали к себе особого внимания мыслителей или по крайней мере систематически не изучались. Однако, когда средние века окончательно уступили место эпохе Возрождения, в обществе стал усиливаться интерес ко многому, что прежде не замечалось или замалчивалось. Тогда, естественно, изменилось отношение и к этим феноменам.
1. От звезд к естеству
В числе первых, кто пытался осмыслить таинственные влияния на психику человека и уложить их в какую-то стройную картину, был Парацельс. В своем труде “Coelum philosophorum”, где излагалось его представление о роли светил в жизни человечества, он не ограничился одними болезнями. Там звучала и мысль о воздействии людей друг на друга.
Было бы глубокой ошибкой сводить учение Парацельса к астрологическим премудростям того времени. Он вполне отдавал себе отчет, что светила не предопределяют ни природы человека, ни хода его жизни. Их влияние носит естественный характер и осуществляется так же, как действие всяких других сил природы.
По словам Парацельса, «планеты и звезды не создают тел, как и не наделяют людей достоинствами и недостатками или какими бы то ни было качествами. Ход Сатурна не удлиняет и не сокращает ни чью жизнь». Он нисколько не сомневался в том, что «звезды нас ни к чему не подталкивают и ни к чему не склоняют; они сами по себе, а мы сами по себе». В то же время, «мы не можем жить без солнечного света, и мы нуждаемся в воздействии звезд точно так же, как в тепле и холоде, еде и воде; они обусловливают наши времена года и способствуют зрелости наших плодов, но ни тело человека, ни его характер не формируются ими». Вот почему, чтобы воспользоваться влиянием светил, надо понять, какими качествами они обладают, как действуют, и в какие моменты их влияние растет, а в какие – ослабевает.
Однако знание светил останется бесполезным, если мы не уловим особенностей тела, на которое они воздействуют. Оно «усваивает» те влияния, которые находятся в гармонии с ним, и отталкивает все остальные. Время, когда те или иные светила доминируют, можно вычислить астрономически или найти в соответствующих таблицах. Но духовно развитому провидцу они не требуются. Он распознает условия внутреннего мира по состояниям собственного сознания.
Согласно Парацельсу, «планетные влияния распространяются по всей природе, и человек притягивают ядовитые качества от луны, звезд и других вещей; но и луна, звезды, и другие вещи притягивают дурные влияния от человека и распределяет их посредством своих лучей, поскольку Природа представляет собой нераздельное целое, чьи части тесным образом связаны между собой». И точно так же люди могут влиять друг на друга как носители души, являющейся активным началом.
В книге “Opus paramirum” Парацельс замечает, что «естественные тела посредством своих собственных естественных сил вызывают многие вещи, называемые толпой чудесными. Многие толкуют эти действия как труды святых; другие приписывают их Дьяволу; кто-то называет их колдовством, иные – волшебством, и все они пребывают в заблуждении и язычестве». Между тем это всего лишь проявление природы человека, и, в силу невежества людей, оно подается ими как нечто сверхъестественное.
Таким образом, Парацельс не только в развернутой форме высказал идею воздействия одним человеком на психику другого, но и подвел под нее широкое философское обоснование, которое имело мало общего с модной тогда астрологией, а скорее опиралось на принцип единства мира, в котором люди живут. После него вопрос о влиянии на людей стал обсуждаться чаще, но никаких существенных продвижений не было зафиксировано. Те, кто проявлял к нему интерес, либо ударялись в мистику, как Сведенборг в своем теософическом культе или Шрепфер – в масонских мистериях, либо занимались практическими делами безо всякого теоретизирования – вроде Калиостро, претендовавшего на сверхъестественные способности, или Гасснера, вызывавшего трепет своей чудодейственной силой целителя.
2. Животный магнетизм
Только в XVIII веке появился тот, кто связал теорию с практикой. Это был Месмер, основатель учения о животном магнетизме. Хотя оно опиралось на грубые и не очень продуманные представления об универсальном флюиде, посредством которого планеты влияют на излечение болезней, Месмер начал проводить многочисленные эксперименты, которые не просто испытывали теорию, но и предоставляли большую пищу для размышлений, способствовавших ее уточнению и развитию.
Фридрих Антон Месмер родился 23 мая 1734 г. в Ицнанге, неподалеку от озера Констанция. Родители хотели, чтобы он получил религиозное образование. Но его интересы были весьма далеки от теологии. Юноша сначала взялся изучать право, а затем и вовсе перешел к медицине, которая стала его настоящим призванием.
Месмер окончил Венский университет в 1766 г. Дипломная работа будущего врача называлась «Влияние планет на излечение от болезней». Именно тут впервые обсуждается животный магнетизм как «свойство живых тел, придающее им восприимчивость к влияниям неба и земли». Он уподобляется тому, как луна вызывает приливы и отливы. С помощью этой аналогии объясняются колебания и периодичность течения болезней.
Разумеется, понятие о животном магнетизме возникло не на пустом месте. Месмер широко опирался на труды своих предшественников, не приветствуемые, игнорируемые или даже отвергаемые официальной медициной. Уже из названия его дипломной работы видно, что она тесно перекликается с воззрениями Парацельса. Но многое было взято и у последователей великого врача – ван Гельмонта, Максвелла, Глоцениуса, Кирхера, Сантанелли. Хотя те частенько выстраивали произвольные и даже нелепые теории и подкрепляли их безосновательными, а иногда и бессмысленными доводами, у них Месмер почерпнул обширные сведения о магнитах, воплощавших в себе универсальный принцип притяжения и отталкивания. Однако он не просто перевел их идеи в практическую плоскость, но и придумал на их основе метод прикосновений и пассов, который непосредственно применялся для излечения больных.
В течение почти целого десятилетия Месмер практиковал свой метод в Вене. Сперва он делал основной упор на магнитах, но вскоре понял, что тех же результатов можно достичь посредством намагниченных инструментов или даже одними только «голыми» руками. Вот почему магниты отошли на второй план и в конце концов перестали использоваться в лечебных целях.
Осмысливая эти перемены в собственной практике, Месмер пришел к выводу, что надо отличать животный магнетизм от магнетизма металлов, которые не оказывают целительного воздействия на людей. Животный магнетизм не просто полезен, но может передаваться от одних людей к другим безо всяких специальных приспособлений. В 1775 г., воодушевленный своим открытием, Месмер разослал письма с изложением его сути в несколько разных академий. Однако был получен единственный ответ – и тот с неблагоприятным отзывом.
Возможно, Месмер окончательно погрузился бы в рутину врачебной практики, прозябая в безвестности, но тут случился инцидент, который перепутал все карты. Он вылечил важную персону, рекомендованную ему самой императрицей Марией Терезой. Но что-то в этой истории показалось странным придворным врачам, и между ними и Месмером произошел ожесточенный спор. Поэтому в 1778 г. он был вынужден покинуть Вену. Это обстоятельство можно считать переломным в его карьере.
Оказавшись после Вены в Париже, Месмер продолжил свою практику и вскоре приобрел, благодаря ей, широкое признание. Тут он не просто лечил больных, но и начал пропагандировать свое учение. Им был опубликовал труд, в котором его теория сводилась к двадцати семи «предложениям» или, правильнее сказать, утверждениям. В них разъяснялись смутные идеи о магнетической медицине. И, хотя они с трудом поддавались «расшифровке», ему удалось приобрести целый ряд сторонников из числа образованных людей, среди которых были, например, член местной медицинской коллегии Делон и маркиз де Пюисегюр. Первый отстаивал его интересы во врачебных кругах, а второй не просто стал верным продолжателем его дела, но и дал новый толчок развитию учения о животном магнетизме.
Делон был убежденным сторонником месмеровского метода и защищал его от нападок перед коллегией. По его словам, животный магнетизм представлял собой «самое важное открытие из тех, которыми человеческий разум когда-либо восхищался». Тем не менее, коллегия путем голосования отвергла продвигаемые им «предложения» Месмера, а самого Делона изгнала из своих рядов.
Невзирая на такое сопротивление ученой среды, популярность Месмера только ширилась, а число его пациентов стремительно росло. Казалось, весь Париж хотел подвергнуться магнетизации. Но человеческие возможности ограниченны, и вскоре Месмер обнаружил, что физически не справляется с объемом навалившейся на него работы. Тогда он сначала привлек к ней слуг, используемых в качестве «контактеров», совершавших прикосновения и пассы, затем стал передавать свою целительную силу также самым разным неодушевленным – деревянным, стеклянным, металлическим – предметам и воде и, наконец, придумал знаменитый ушат.
По описанию самого Месмера, ушат, сделанный из дуба, представлял собой небольшой открытый сосуд на трех ножках, от которого отходили несколько загнутых металлических прутьев, чьи концы легко могли прикладываться к частям тела – голове, животу и т. д. Внутри него лежало битое стекло и располагались бутылки, обращенные горлышком к середине. Между ними-то и протягивались металлические прутья, выходившие наружу через крышку. Ушат заполнялся водой почти доверху. Предполагалось, что как он сам, так и все его принадлежности служат сбору, хранению и передаче целительного флюида, столь обильно производимого телом Месмера.
Картины, разыгрывавшиеся вокруг этого ушата, порой превосходили по своей красочности и нелепости самые изощренные фантазии. Один из очевидцев рассказывал, что сеанс происходил в слабо освещенной комнате, где стены обивались подушками, чтобы те, кто в конвульсивных движениях бились о стены, не могли себя поранить. Действо сопровождалось приятными звуками органа. В остальном соблюдалась полная тишина, а вокруг была атмосфера тайны, и витали тревожные ожидания.
Месмер появлялся в робе из лилового шелка, с жезлом в руке, и приступал к созданию «криза». Он ходил туда-сюда среди возбужденной толпы вместе с Делоном и своими помощниками. По словам очевидца, «некоторые пациенты испытывали боль и жар; другие бились в немыслимых конвульсиях, которые нередко продолжались три часа; третьи становились вялыми и впадали в оцепенение; и только немногие оставались сами собой. Наблюдались самые неестественные непроизвольные извивания конечностей, частичное удушье, вспучивание живота, дикие взгляды; один пациент издавал пронзительные крики, у другого были припадки смеха, а третий заливался слезами». Это неистовое состояние и обозначалось термином «криз».
Участники действа в разгар его теряли остатки сознания, «так что никто не мог вспомнить, что чувствовалось, слышалось или делалось» во время пребывания в состоянии криза. Но при этом у них настолько обострялась восприимчивость, что не удавалось вступить с ними в контакт или даже просто прикоснуться к стулу, на котором они сидели, без того, чтобы напугать их или вызвать конвульсии. Умиротворить этих людей мог только сам Месмер.
Это была настоящая преисподняя. Трудно отделаться от мысли, что нервное расстройство распространялось среди пациентов, как зараза, а внушение и истерическая впечатлительность были главными условиями его возникновения и передачи. Считалось, что пациенты теряли восприимчивость к магнетическому флюиду по мере своего выздоровления, или же они просто объявлялись выздоровевшими, когда выяснялось, что ему не поддаются.
Тем не менее, славе целителя оставалось греметь в Париже недолго. По просьбе Делона медицинская коллегия провела рассмотрение теорий и методов Месмера. Но она пришла к выводу, что тот подлежит осуждению, и пригрозила вычеркнуть его имя из списка лицензированных врачей, если отступник не приведет свои лечебные средства и приемы в соответствие с общепринятой практикой. Разгневанный таким отношением к себе, Месмер покинул город, хотя правительство предлагало ему пожизненную пенсию в размере двадцати тысяч франков в год, если он согласится остаться.
Разлука Месмера с Парижем оказалось недолгой. Адепты, зная о слабости своего учителя к злату, собрали сумму в десять тысяч луи, что стало для него достаточно убедительным доводом, чтобы вернуться и прочитать для желающих курс лекций. Однако его второе пришествие не принесло ожидаемого успеха. Выяснилось, что популярность целителя пошла на убыль, а его выступления не вызывали того интереса, на который он рассчитывал.
Некоторые сторонники даже обвинили Месмера в нечестности, утверждая, что тот, взяв их деньги, так и не раскрыл им своих секретов. Это было, конечно же, вздором. Он рассказал им все, что знал о своем предмете. Но беда была в том, что Месмер и сам не имел о нем ясного представления. И в этом смысле неудовлетворенность его лекциями со стороны пытливых умов была совершенно неизбежной. Как сказал один из слушателей, «те, кто знает секрет, сомневаются больше, чем те, кто не знает о нем ничего». Все естественно: сторонники со временем стали требовательнее, и Месмер уже не мог соответствовать их ожиданиям.
В 1874 г. французское правительство учредило комиссию, которой было поручено разобраться с вопросами магнетизма. Она состояла из членов как медицинской коллегии, так и Академии наук. В нее вошел, например, Бенджамин Франклин, который только что изобрел молниеотвод. А докладчиком был назначен известный астроном Байи. Отдельное мнение по той же теме было поручено подготовить другой комиссии, созданной под эгидой Королевского медицинского общества.
Делон предложил, чтобы обе комиссии вынесли свои суждения о существовании магнетического флюида на основе лечения, которое он мог бы продемонстрировать в их присутствии. Но это не удовлетворило комиссионеров. Они потребовали непосредственно показать им действие флюида на живое тело, так чтобы можно было отделить искомый эффект от разного рода иллюзий, сопутствующих ему, и удостовериться в том, что тот «не обязан никакой иной причине, кроме животного магнетизма».
Сначала комиссионеры согласились сами подвергнуться лечению по разу в неделю в течение нескольких недель. Но видимых результатов не удалось зафиксировать. Затем они стали наблюдать за пациентами, с которыми проводились магнетические сеансы. Однако и тут не было замечено особого эффекта. Зато они смогли установить примечательный факт: какие-то улучшения наступали только тогда, когда пациентам было известно, что их лечат.
Так, на глаза впечатлительной женщине надели повязку и сказали, что ее магнетизируют. Та тут же стала показывать характерные результаты. Но, когда ей не сообщали о магнетизации, ничего подобного не возникало. В то же время, если человек считал, что его магнетизируют, результат достигался, если даже никакой магнетизации не было и в помине. Одно из деревьев в саду у Франклина подвергли магнетическому воздействию, и пациента попросили обнять его, как и четыре других, которые не были «обработаны» флюидами (о чем, конечно, ему не сообщили). В последних четырех случаях наблюдались ровно те же эффекты, что и в первом. Наконец, налицо была существенная разница между случаями «частного» и «публичного» лечения. Когда на кого-то воздействовали отдельно от других, магнетический эффект сильно уступал тому, который регистрировался при совместном лечении.
Первая комиссия осуществила большое число тщательных экспериментов, по итогам которых заключила, что результаты обусловлены не каким-то магнетическим флюидом, а прикосновением, нервным возбуждением и воображением. «Члены комиссии, – говорилось в отчете, – выяснили, что животный магнетический флюид не ощутим ни одним из органов чувств; что он не оказывает никакого действия ни на них самих, ни на пациентов, подвергнутых ему. Они убеждены, что надавливание или прикосновение вызывают изменения, которые редко благоприятствуют живому организму и вредят воображению. Наконец, они доказывают посредством убедительных экспериментов, что воображение вызывает конвульсии и безо всякого магнетизма, и что магнетизм без воображения не производит ничего».
Но этим заключение комиссии не исчерпывалось. Она вышла за рамки чисто познавательной стороны дела и попыталась оценить возможные опасности, связанные с животным магнетизмом для общественной морали. В секретной части доклада утверждалось, что серьезность «кризов», происходивших с пациентами, и несовершенство контроля за ними не могло не настроить членов комиссии решительно против месмеризма.
Когда через пять дней после первого доклада был опубликован отчет комиссии Королевского медицинского общества примерно с теми же выводами, стало ясно, что карьера Месмера в Париже подошла к концу. Этому способствовали и другие события, подрывавшие его репутацию. Комедии, которые ставились в различных театрах, высмеивали его методы и применявшиеся им процедуры. А приверженцы Месмера были не просто не удовлетворены его объяснениями, но и сильно встревожены известиями о нескольких смертях, случившихся у его ушата. Враги и неугомонная пресса подхватили и раздули эти случаи и обратили их против него. Он был подавлен и, казалось, раздавлен. Однако дух его не признавал поражения и сопротивлялся изо всех сил.
Свое письмо к Франклину Месмер завершал словами: «Я, подобно Вам, сударь, один из тех, кого нельзя притеснять безнаказанно; один из тех людей, кто, ввиду великих свершений, расправляется с нападками, как могущественные люди расправляются с властью. Мир – мой судья, и, если мир может забыть добро, что я сделал, и то добро, которое я еще собираюсь сделать, потомки за меня отомстят».
Гонимый, но не сломленный, Месмер вернулся в родные края и прожил там остаток своей жизни. Он лечил сельчан и сетовал на людскую неблагодарность. Однако он не изменил своему учению о магнетическом флюиде. Развивались и совершенствовались применяемые им методы и приемы. Иногда они отбрасывались или заменялись другими. Однако новые, как и прежние, опирались на все ту же теорию.
Умер Месмер 5 марта 1815 г. в швейцарском городке Морсбург.
3. Словесное внушение
Месмер оставил Париж в 1784 г. Это был конец его личной большой карьеры. Однако животный магнетизм был скорее жив, чем мертв. Некоторые из его сторонников не просто продолжили заниматься этой практикой, но и сумели уловить любопытные закономерности и продвинуть теорию своего учителя.
Наиболее примечательной фигурой среди последователей Месмера был Аман-Мари-Жак де Шастене (маркиз де Пюисегюр). Он родился в 1751 г. в Бюзанси, возле Сиссона в семье, принадлежавшей к одному из наиболее древних и состоятельных родов Франции. Как многие из его предков, он пошел по военной стезе и дослужился до звания артиллерийского полковника.
После того, как Пюисегюр ушел в отставку и поселился в своем имении, он посвяnbл весь свой досуг магнетизации крестьян по методу Месмера. В ходе экспериментов маркиз столкнулся с совершенно новым явлением. Один из его подопытных, 23-летний Виктор Рас, пастух, заболел воспалением легких. У него была лихорадка. На четвертый день Пюисегюр пришел к нему домой, решив излечить его магнетическими средствами. После первого же сеанса крестьянин мирно уснул, не выказывая никаких конвульсивных симптомов.
Выяснилось, что мысли больного можно легко переориентировать в любом направлении. Например, придать ему веселья и бодрости или заставить почувствовать себя несчастным. По внушению Пюисегюра он представлял себя стреляющим в цель или участвующим в деревенском празднике. Точно так же «по команде» он предавался грусти и начинал рыдать. Но, проснувшись, подопытный не мог вспомнить ничего из того, что происходило с ним во время сна. Вспоминая об этом случае через несколько дней, маркиз заметил, что Виктор занимался этими делами вслух.
Как только Пюисегюр осознал, что «плохие» идеи могут повлиять на подопытного неблагоприятным образом, он прекратил их внушать и полностью заменил приятными – вроде эпизода с получением награды. Посчитав, что он находится на вечеринке, Виктор начал танцевать во сне под музыку, благодаря чему обильно вспотел. После «часа криза» Пюисегюр успокоил его и оставил одного в комнате. Тем же вечером Виктор поел немного супа, чего не случалось в течение пяти дней. Затем он проспал всю ночь напролет, а наутро, не упомянув ни словом о том, что было накануне, сказал, что прекрасно себя чувствует.
Осмысливая случай с Виктором, маркиз понял, что набрел на что-то принципиально новое. Естественно, это подтолкнуло его к дальнейшим исследованиям. Он магнетизировал своего подопытного снова, а затем сумел вызвать похожее состояние у других. Обобщив свой опыт, Пюисегюр пришел к выводу, что первейшим условием такого «промежуточного» состояния является «умерщвление» сознательной воли.
Чтобы отграничить транс, который удавалось вызвать у подопытных, от месмеровского «интенсивного криза», Пюисегюр назвал его «совершенным кризом». Впоследствии он использовал также термины «месмерический сомнамбулизм», «искусственный сомнамбулизм» и «магнетический сон». И только значительно позже Джеймс Брейд присвоил феномену наименование «гипноз».
Еще одной ключевой особенностью магнетического сна была внушаемость, или, как называл ее Пюисегюр, «глубинное взаимопонимание». Оно подразумевало тесную связь между магнетизером и подопытным. При этом, проснувшись, «сновидец» обычно не имел ни малейшего понятия о том, что происходило во время сна.
Наконец, Пюисегюр обратил внимание на то, что он окрестил «разделенным сознанием». Наяву Виктор был простым глуповатым парнем. Однако но под магнетическим воздействием он становился удивительно разумным. Заметив столь разительный контраст, маркиз отделил «нормального Виктора» (его сознательную личность) от подсознательного. Когда тот «в магнетическом состоянии, – писал Пюисегюр, – он уже не наивный крестьянин, едва способный выговорить какое-то предложение. Это некто, которого я не знаю, как назвать».
Будучи образованным аристократом, маркиз обращался к своему подопытному простолюдину за советом о том, как применять животный магнетизм, сознаваясь, что «он учит меня, какой линии поведения держаться. Если верить ему, мне не следует прикасаться к каждому. Достаточно одного взгляда, одного жеста, одного доброго чувства. И именно крестьянин, самый недалекий и ограниченный в наших краях, учит меня этому. Когда он в кризе, я не знаю никого столь же глубоко, благоразумно и ясно мыслящего». Не было даже нужды обращаться к нему при помощи слов, так как он понимал мысли присутствующих и откликался на них.
Маркиз также заметил, что, когда его подопытные достигали «подлинного криза», они могли сами диагностировать свои болезни, предвидеть их ход и развитие и даже предписать необходимое лечение. Он называл это предощущением.
Пюисегюр считал, что «линия разграничения» между «нормальным» состоянием и искусственным сомнамбулизмом настолько отчетлива, что их можно было назвать двумя различными видами существования. Мало того, при магнетическом сне подопытные сохраняют ясную память о своих поступках в нормальном состоянии, тогда как в нормальном – не могут вспомнить ничего из магнетического сна. Он предположил, что такой сомнамбулизм воскрешает подавленную периферию сознания, наделяя ее особым даром прямого общения с внешним миром.
Быстрое и чудесное выздоровление Виктора наделало много шуму, так что к Пюисегюру водили на излечение едва ли не каждого заболевшего в округе. К вящей радости маркиза феномен повторялся. И, по его словам, он был полон восторга от того, сколько добра делает.
Число пациентов маркиза вскоре стало столь значительным, что он начал магнетизировать нескольких пациентов одновременно. Следуя Месмеру, он магнетизировал дерево. В парке его замка был родник, рядом с которым рос вяз. Крестьяне садились на каменную скамью вокруг него. Веревка привязывалась к основным ветвям дерева, а крестьяне обматывали ее концами болящие части своих тел. Они образовывали цепочку, держась за большие пальцы друг друга. Потом маркиз просил подопытных разорвать цепочку и потереть ладони. Он выбирал нескольких из них, прикасался к ним багетом (железным прутом), вызывая у них «совершенный криз». Теперь они сами становились «врачами», диагностируя своих собратьев-пациентов и назначая им лечение. Чтобы пробудить их от магнетического сна, им приказывалось целовать дерево. Сообщалось, что менее чем за месяц удалось таким способом излечить от различных болезней 62 пациента из 300.
Вначале Пюисегюр строго следовал усвоенному методу. Однако позднее он избавился от всякого рода «ненужных» приспособлений. Тем самым в корне поменялся сам процесс исцеления. Не было ни болей, ни конвульсий, ни кризов. Пациенты впадали в тихое, спокойное состояние, но их ум по-прежнему был активен. Они становились своими собственными врачами, описывающими недуги и предлагающими для них простые лекарства, известные им. И, как ни странно, им удавалось даже предсказать дату собственного выздоровления.
Вскоре высказывания магнетизированных лиц стали наделяться сверхъестественными свойствами. Их слова воспринимались как непогрешимые. Считалось, что они видят людей насквозь и могут определить, какая часть тела больна, а также способны предсказать будущее. Дух их выбирается из тела и посещает отдаленные места, чтобы собрать сведения о разных людях и вещах. Ему удается попасть даже на небеса и пообщаться с богом и ангелами. Но при этом он сохраняет отношения раппорта с магнетизером и подчиняется только ему, истолковывая невысказанные им команды.
Таким образом, магнетический сон Пюисегюра и трактовка им его психологических истоков вошли в противоречие с представлениями Месмера, который полагал, что связь целителя и пациента носит физический характер, напоминая собой действие гравитационных или магнитных сил, ввиду чего называл ее животным магнетизмом. Между тем Виктор, казалось, имел альтернативную личность внутри себя, которая всплывала в состоянии магнетического сна.
Открытие Пюисегюром «искусственного сомнамбулизма» и «альтернативной личности» привело к радикально новому взгляду на человеческую психику. Выяснилось, что она разделена, и существует более глубокий уровень схватывания. Свойства «нормальной» и «альтернативной» личностей совсем не похожи; они настолько разительно отличаются друг от друга, что нередко создается впечатление, будто перед нами, как говорил Пюисегюр, «два разных существа». У «бессознательной психики» своя собственная непрерывная цепь памяти, и она идентична от одного эпизода магнетического сна к другому.
В начале 1785 г. Пюисегюр привез Виктора в Париж, где производил с ним демонстрации. Но во время магнетического состояние подопытного ухудшилось. Причем сам он сразу же объяснил это воздействием на него любопытствующей аудитории. Отсюда Пюисегюр заключил, что магнетизм следует использовать в терапевтических целях, но никак не для демонстраций. Однако позже Шарко отверг это предостережение и показывал своих пациентов как своим студентам, так и широкой публике.
В августе того же года Пюисегюр получил приказ принять под команду артиллерийский полк, размещенный в Страсбурге. Местное масонское общество попросило его прочитать курс по животному магнетизму для его членов. Маркиз закончил его словами, обращенными к слушателям: «Верьте и желайте, господа, и вы сделаете столько же, сколько и я». В Страсбурге он не просто организовал разветвленную практику магнетического исцеления и обучал других, но и развернул целую сеть исследований с тщательным документированием результатов. При этом от коллективного лечения решено было полностью отказаться.
В 1825 г., через 7 лет после смерти Виктора, маркиз Пюисегюр тяжело заболел и вернулся в свой замок. Он умер в возрасте 74 лет, оставив после себя репутацию кристально честного и благородного человека. Величие его проявлялось даже в мелочах. Несмотря на выдающиеся достижения в том, что впоследствии стало называться гипнозом, маркиз не претендовал на статус первопроходца и всегда позиционировал себя в качестве ученика Месмера. И, хотя со временем его имя почти забылось, а труды перестали привлекать пристальное внимание, он остается тем, кто заложил последний камень в фундамент учения о гипнозе.
* * *
Таинственные явления сомнамбулизма отвлекли Пюисегюра от проблем гораздо большей важности и направили его на ложный путь. Его ценные открытия, связанные с искусственно вызванным состоянием психофизиологической модификации, в которой человек легко поддается словесному внушению, практически выпало из поля зрения в погоне за нелепыми домыслами. Тем не менее, это нисколько не умаляет вклада, внесенного маркизом в понимание феномена бессознательного.
Хотя Пюисегюр и не смог найти разумное истолкование своим собственным открытиям, главная его заслуга состоит в другом. Он привлек к ним внимание и подтолкнул остальных к их изучению. Поэтому его можно назвать последней ступенью в генезисе учения о гипнозе. Именно маркиз стал не просто широко применять словесное внушение во время магнетического сна, но и сделал его предметом тщательных исследований.
На этом, собственно, и заканчивается предыстория гипноза. То, что происходило дальше, относится непосредственно к его истории. Однако это уже иная тема, требующая отдельного рассмотрения.